Дитя человеческое [litres] - Филлис Джеймс

Придя в себя, Тео поначалу решил, что уже совсем темно. Повернувшись на спину, он посмотрел вверх, в небо, испещренное слабо светящимися звездами, и увидел перед собой тусклое свечение моря. Он вспомнил, где находится и что произошло. Голова все еще болела, но боль теперь была тупая, неотступная. Проведя рукой по голове, Тео нащупал шишку размером, наверное, с куриное яйцо, но больше, судя по всему, никаких болячек не было. Он не имел представления, сколько прошло времени, а разглядеть стрелки часов было невозможно. Растерев затекшие руки и ноги, Тео отряхнул пальто, надел его и, спотыкаясь, спустился к кромке прибоя, где встал на колени и ополоснул лицо. Вода была ледяная. Море казалось более спокойным, от луны на воду падала мерцающая дорожка света. Мягко вздымающееся перед ним водное пространство было совершенно пустынным, и он подумал о тех, кого сегодня утопили. Они так и остались сидеть, закованные в кандалы, на корабельной палубе, а их седые волосы поднимались и опадали в приливной волне. Вернувшись к домикам, Тео несколько минут отдохнул на одной из ступенек, собираясь с силами, потом проверил карманы пиджака. Кожаный бумажник насквозь промок, но по крайней мере был на месте, нетронут.

Он двинулся вверх по ступенькам на променад. Горело лишь несколько уличных фонарей, но этого было достаточно, чтобы разглядеть циферблат часов. Семь часов. Он пробыл без сознания и проспал около четырех часов. Выйдя на Тринити-стрит, Тео с облегчением увидел свою машину, но не заметил никаких других признаков жизни и несколько минут постоял в нерешительности. Тео замерз, ему очень хотелось есть и выпить чего-нибудь горячего. Мысль о том, чтобы ехать в таком состоянии в Оксфорд, привела его в ужас, но желание убраться из Саутуолда было почти таким же сильным, как голод и жажда. И вот тут-то, стоя в нерешительности, он услышал звук закрываемой двери и обернулся. Из одного из викторианских домов, выходящих на крошечную лужайку, вышла женщина с маленькой собакой на поводке. Это был единственный дом, в котором он увидел свет, а в окне первого этажа — большое объявление: «Ночлег и завтрак».

Поддавшись порыву, он подошел к женщине и сказал:

— Со мной произошел несчастный случай. Я весь промок. Вряд ли у меня хватит сил доехать до дома на машине. Нет ли у вас свободной комнаты? Меня зовут Фэрон, Тео Фэрон.

Женщина оказалась старше, чем он подумал вначале. У нее были круглое обветренное лицо, сморщенное, как воздушный шар, из которого выпущен весь воздух, яркие глаза-бусинки и маленький, изящно очерченный и некогда красивый, но сейчас беззубый и безостановочно жующий рот. Казалось, она все еще получала удовольствие от вкуса последней трапезы.

Его просьба ее не удивила и не испугала, а когда женщина заговорила, у нее оказался приятный голос.

— У меня есть свободная комната, если только вы подождете, пока я свожу Хлою на вечернюю прогулку. Тут есть местечко, отведенное для собак. Мы стараемся не загрязнять пляж. Прежде матери всегда выражали неудовольствие, если пляж для их детей не был чистым, а старые привычки сохраняются. У меня вечерние блюда на выбор. Вам подойдет?

Женщина посмотрела на него, и Тео впервые увидел отблеск беспокойства в ее ярких глазах. Он сказал, что именно это ему и нужно. Не прошло и трех минут, как женщина вернулась, и Тео последовал за ней в узкий холл, затем в заднюю гостиную. Комната, такая маленькая, что едва не вызывала клаустрофобию, была забита старомодной мебелью. Тео заметил выцветший мебельный ситец, заставленную фарфоровыми зверюшками полку над камином, пестрые, из лоскутов, подушки на низких креслах, стоящих у камина, фотографии в серебряных рамках, почувствовал запах лаванды. Ему показалось, что эта комната — убежище, ее стены в цветочных обоях обеспечивали тот уют и безопасность, которых он не имел в своем преисполненном тревогами детстве.

Женщина сказала:

— На беду, холодильник у меня сегодня вечером почти пустой, но я могу предложить вам суп и омлет.

— Это было бы чудесно.

— Суп, к сожалению, не домашний, но я смешиваю содержимое двух банок, чтобы сделать его повкуснее, и добавляю еще что-нибудь — петрушку или луковицу. Надеюсь, он вам понравится. Вы желаете обедать в столовой или здесь, в гостиной, перед камином? Здесь вам будет уютнее.

— Мне хотелось бы здесь.

Он устроился в низком кресле, вытянув ноги перед электрокамином и глядя, как от просыхающих брюк поднимается пар. Еда появилась быстро. Сначала суп — смесь грибного и куриного, слегка посыпанная петрушкой. Суп был горячим и на удивление вкусным, а булочка и масло, поданные к нему, очень свежими. Затем женщина принесла омлет с зеленью. Спросила, чего он хочет — чаю, кофе или какао. Больше всего ему хотелось выпить, но, похоже, спиртного здесь не держали. Тео выбрал чай, и хозяйка ушла, оставив его одного.

Когда он закончил, женщина появилась вновь, словно ждала за дверью, и произнесла:

— Я поместила вас в дальней комнате. Иногда приятно не слышать шум моря. И не беспокойтесь насчет постели. Я всегда тщательно ее проветриваю. Я положила в постель две бутылки. Можете потом сбросить их, если станет слишком жарко. Я включила спираль для нагрева воды, так что, если захотите принять ванну, горячей воды полно.

Ноги и руки у Тео болели от многочасового лежания на сыром песке, и перспектива вытянуть их в горячей воде показалась привлекательной. Но когда голод и жажда были утолены, усталость взяла верх. Ему пришлось бы затратить слишком много усилий даже на то, чтобы наполнить ванну.

— Если можно, я приму ванну утром, — сказал Тео.

Комната находилась на третьем этаже, в самом дальнем конце коридора, как и обещала хозяйка. Пропуская его в дверь, она посетовала:

— К сожалению, у меня нет для вас достаточно большой пижамы, но есть старенький халат, может, он вам подойдет. Он раньше принадлежал моему мужу.

Похоже, женщину не удивило и не обеспокоило, что у него не было с собой собственных вещей. Уходя, она наклонилась, чтобы выключить электрокамин, и Тео понял, что в плату, которую с него возьмут, не входит отопление комнаты ночью. А ему оно и не было нужно. Едва хозяйка закрыла за собой дверь, как он сбросил с себя одежду, откинул накрывавшее постель одеяло и скользнул в тепло, покой и забытье.

Завтрак был накрыт в столовой на первом этаже в передней части дома. В комнате стояло пять столов, на каждом — ослепительно белая скатерть и вазочка с искусственными цветами, но других постояльцев не было.

При виде этой комнаты с ее пустотой и атмосферой, обещавшей больше, чем она могла дать, в нем вспыхнуло воспоминание о последнем отпуске, который он провел вместе с родителями. Тогда ему было одиннадцать, и они прожили неделю в Брайтоне, в пансионе с ночлегом и завтраком, на вершине утеса недалеко от Кемп-Тауна. Дождь шел почти каждый день, и в памяти остались запах мокрых дождевиков и то, как они, прижавшись друг к другу, смотрели на серое вздымающееся море или бродили по улицам в поисках доступных им по средствам развлечений, пока не наступала половина седьмого и можно было возвращаться на ужин. Ужинали точно в такой же комнате, как эта, и, не привыкшие к обслуживанию, сидели в неловком молчании, терпеливо ожидая хозяйку, которая входила, полная решимости не дать гостям скучать, с тележкой, уставленной тарелками с мясом и двумя видами овощей. Весь отдых Тео злился и скучал. Сейчас ему впервые пришло в голову, как мало радости было в жизни его родителей и как мало он, их единственный ребенок, сделал, чтобы скрасить ее.